Александра Захарова: «Радуйтесь жизни!»

У нее удивительно светлая энергетика. Глубина ее мыслей и мировосприятия‚ как и игра на сцене‚ затрагивает душу. Когда с ней общаешься‚ кажется‚ что тебя освещают теплые лучи солнца‚ улучшается настроение и верится в лучшее. Космическая женщина‚ гениальная актриса и прима театра «Ленком» — народная артистка России Александра Захарова — героиня ноябрьского номера «К&З».

Екатерина Фадеева («Красота&Здоровье»): Александра, чем сейчас наполнена ваша жизнь?
Александра Захарова: В нашем театре новый спектакль «Вальпургиева ночь», на мой взгляд, очень захаровский. Потому что Марк Анатольевич соединил разные произведения — дневники, записи, пьесы, рассказы Венедикта Ерофеева в такую вот фантазию. Я играю роль буфетчицы. Вообще-то вначале я решила, что это какая-то эпизодическая роль и от Офелии (первая роль, которую сыграла Александра в театре «Ленком» в спектакле Глеба Анатольевича Панфилова. — Прим. ред.) я скатилась к буфетчице. (Смеется.) Но на самом деле роль оказалась разнообразной и вылилась в главную — влюбленной женщины, которая практически всю жизнь находится рядом с героем, воспитывает его ребенка и заботится о нем. Здесь нет определенного сюжета, скорее он на уровне ментального — это путь человеческой души, человеческого разума, человеческих переживаний. По-моему, очень интересный спектакль, он вне времени, вне пространства.

«К&З»: Вы задействованы в пяти спектаклях! Какой у вас самый любимый?
А. З.: «Попрыгунья». Он про то, как женщина перепутала елочную мишуру, огоньки — псевдорадость — с истинной жизнью, в которой мы не ценим то, что имеем. Она не заметила, что рядом был хороший человек, и поняла это, только когда его не стало, осознала, что все остальное бессмысленно. Каждая из нас хочет быть счастливой, но надо постараться сделать так, чтобы близким людям рядом с нами было хорошо, облагородить вокруг себя атмосферу. И не жизнью Филиппа Киркорова надо интересоваться, а своей.

«К&З»: Что вам дает профессия актрисы?
А. З.: Счастье соприкасаться с настоящей литературой! Шекспир, Островский, Гоголь, Чехов, Ерофеев… Мне повезло, я не играю никаких дюймовочек. Когда мне исполнилось 40 лет, я ушла из «Чайки», потому что считаю, что роль Нины Заречной должна играть молодая актриса. И очень горжусь этим. У меня была такая соломенная шляпа, очень красивая, я ее купила в Австрии специально для этого спектакля, так вот, я ее подарила на удачу актрисе Алле Югановой, которая была введена на эту роль.

«К&З»: Вы согласны с высказыванием Татьяны Ивановны Пельтцер, что «Актерская счастливая судьба складывается из девяноста девяти процентов везения и лишь один процент остается таланту»?
А. З.: Да, к сожалению, бывает, не везет. Можно трижды или сто раз сыграть Раневскую, а тебя не увидят, не заметят. Это не значит, что ты не талантливая, просто не повезло.

«К&З»: А что для вас талант?
А. З.: Талант — это когда не видно потолка, когда не из последней мочи, когда тебе есть что сказать, а ты говоришь сотую долю, когда ты многослоен, как торт «Наполеон». Вот Андрей Миронов, наверное, гениален, потому что у него есть своя мелодия, своя тема. Почему невозможно спеть, как Миронов, — его голосу невозможно подражать, он вот такой, у него есть легкость, у него есть запас еще в несколько этажей над головой, он не уперся в потолок. Талант — дар Божий, им мало кто обладает. И от соприкосновения с ним испытываешь восторг — это как вода, как воздух чистый, как ветер прекрасный — легкий, морской.

И еще, вот когда в актрисе есть недосказанность и тайна — это тоже замечательно, это очень редкое качество. Как говорит Марк Анатольевич: «Не открывай все дверцы, все форточки — не надо все сразу. Будь чуть-чуть посдержанней». К нам в театр приходила Майя Михайловна Плесецкая, и мне всегда было интересно на нее смотреть, в ней была вот эта недосказанность…

«К&З»: Вам в жизни повезло?
А. З.: Мне повезло, потому что я у великого режиссера Марка Анатольевича Захарова не только играю, но и родилась в его семье. Режиссер — это художник, своего рода дирижер. Не было бы великой актрисы Ольги Яковлевой без Анатолия Эфроса, как не было бы и Мазины без Феллини…

«К&З»: Родители хотели, чтобы вы стали актрисой?
А. З.: Нет, но у меня не было другого выхода. Помню, родители попросили меня почитать им, и я прочла сон Татьяны из «Евгения Онегина» — без точек, без запятых, как-то совершенно безобразно… Тогда они предложили мне пойти в иняз, на театроведа или на факультет журналистики, я заплакала и сказала, что они просто не знают, какая я талантливая. И мама (мама Александры — актриса Нина Тихоновна Лапшинова. — Прим. ред.) стала готовить меня к поступлению в театральный. И знаете, я вскочила, так можно сказать, в последний вагон. Потому что попала в училище им. Б. В. Щукина на курс к Юрию Васильевичу Катину-Ярцеву — это был последний курс, который он довел до конца. При поступлении читала Достоевского — диалог Раскольникова и Сонечки из «Преступления и наказания», когда она говорит ему: «Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» Юрий Васильевич заплакал и сказал: «Я вас беру, конечно же».

«К&З»: Расскажите о своей маме, какой она была…
А. З.: Вы знаете, у меня мама — великая женщина. Она поехала за отцом в город Пермь, она не пошла работать в театр «Ленком» главной артисткой — хотела, чтобы он строил свою карьеру, а она стала его тылом, скалой, которая держала семью… Мама — это человек, на которого я равнялась, которому верила на 300–400 %. Я с мамой провела всю свою жизнь, мне не перерезали пуповину. Когда я была маленькой, она брала меня с собой на репетиции в Театр миниатюр в Эрмитаже, и я ее ждала, а потом она меня спрашивала: «Санька, ну что, пойдем домой или — светская жизнь?» Я выбирала «светскую жизнь», и мы с ней шли на улицу Горького (сейчас это Тверская. — Прим. ред.) в Дом актера, где собирались известные артисты и обедали, а потом возвращались на спектакль. Ее потеря стала для меня... космическим ударом… (Нина Тихоновна ушла из жизни в 2014 г. — Прим. ред.).

Отец вырастил меня и сделал артисткой. Правда, когда я глупости какие-то совершаю, Марк Анатольевич мне говорит: «Этому я тебя не учил, Сашечка, это ты сама освоила где-то». (Улыбается.)

Понимаете, родители дали мне все: они меня родили, воспитали, научили читать… Со мной всегда разговаривали как со взрослой, меня воспитывали своим примером. К нам в дом приходили удивительные люди — это и Астафьев, и Владимов, и Горин, и Ширвиндт, и Тарковский. И я всегда сидела со всеми за одним столом. Когда Александр Анатольевич Ширвиндт рассказывал анекдоты, которые мне не надо было слышать, он зажимал мне уши, а я делала вид, что ничего не слышу. В свои 12–13 лет я прочитала Достоевского, Бердяева и Соловьева, это было влияние родителей. Я им обязана всем — тем, что жива, тем, что живу, они для меня — воздух, вода.

«К&З»: Ваши родители прожили вместе 60 лет — в чем, по-вашему, секрет гармоничного и счастливого брака?
А. З.: Во-первых, это невероятная любовь. Потом… (Задумывается.) Наверное, это надо спрашивать у них. Но мудрость, терпение, остроумие. Они одинаково думали, у них даже давление одинаковое было…

«К&З»: Каким должен быть мужчина, чтобы вам понравиться?
А. З.: Остроумным, с хорошим чувством юмора. Если человек остроумный, он не может быть злым.

«К&З»: Если говорить в общем, какие качества вы цените в людях?
А. З.: (Задумывается.) Наверное, одно из самых редких качеств — это доброта, не быть в состоянии агрессии. Мы все немножечко забыли, что такое терпимость, застенчивость, деликатность… Все то, что людям присуще в крови — породистым, интеллигентным, образованным, со стержнем внутри. Еще умение нести свой крест и веру. И вообще, что сложнее — построить какую-то фабрику, завод или прожить жизнь достойно, пройти по вот этому тонкому-тонкому, как лезвие бритвы, канату без страховки… Ведь ты же знаешь, где ты слукавил или что-то сказал не так… Все равно душа чувствует, и есть же такое понятие, как совесть, — организм вздрагивает, когда ты примитивно обманываешь, даже из-за ерунды, даже из-за какого-то пустяка… Вот просуществовать достойно — не подписать какие-то письма, не соврать, не выступить против, не пойти на демонстрацию за кого-то, не посмотреть какое-то шоу, где истязают животных, — это сложнее, чем построить завод.

«К&З»: Что для вас самое трудное в вашей профессии?
А. З.: Самое сложное на сцене — быть простым, как все великие большие актеры — Леонид Сергеевич Броневой, Александр Збруев, Александр Балуев, Сергей Степанченко. Такими были Александр Абдулов, Евгений Павлович Леонов. И, конечно, зрителю надо что-то нести: отдавать свои знания, нервы, чувства. А потом происходят секунды единения с залом, и это счастье! Это счастье, когда ты говоришь про то, что тебе больно и, может быть, больно зрителю в эту секунду — так происходит соединение. И ты берешь то, что дает тебе зал. Это непередаваемо!

И потом, профессия актера очень сложная. Она рисковая физически, потому что можно просто искалечиться, а можно сойти с ума — решить, что ты великий, прекрасный, таких, как ты, нет, и улетит крыша, и ты не заметишь.

Но это профессия, которая еще и лечит. Когда мы были на гастролях в Киеве со спектаклем «Вишневый сад», у Леонида Сергеевича Броневого случился инфаркт. Ему оказали там помощь, потом он приехал в Москву, долго лежал в больнице. И тогда он сказал, что на сцену не выйдет ни за что. Отец уговорил его просто приехать в театр. Он приехал, вышел на сцену и играет. Представляете, он играет — он вернулся! Мы, актеры, как цирковые, которые понюхали опилок. Как та лошадка, которая встает в колею и идет. И, как правило, артисты — балетные особенно — они долгожители, сцена лечит. Театр заставляет держаться, быть в форме, в театре без тебя нельзя.

«К&З»: Как вы восполняете энергию, которую затрачиваете на сцене? Что делаете в свободное от работы время?
А. З.: Я люблю сажать растения. У нас небольшой дом, небольшой участок, и я посадила там березовую рощу. Еще бесконечно сажаю сирень, жасмин. Из цветов у меня растут гортензии. Поначалу они белые и напоминают не очень симпатичные китайские фонарики, а потом — когда меняют цвет, зеленеют и розовеют, — становятся совершенно в стиле модерн, и это очень красиво. Как-то пыталась посадить тюльпанчики, так Марк Анатольевич сказал, что не надо делать «парк культуры». (Смеется.) Я сражаюсь все время за траву, которая плохо растет, потому что у нас много деревьев, много тени и две собаки. Одна — фокстерьер Луша, ей десять лет, и она все время роет — то «метро», то другие подкопы устраивает. И есть второй пес — ему восемь лет, это эрдель, которого зовут Рома, в честь города Рим, и он ничего не роет. Эта собака смотрит на самолеты, на бабочек... она очень толерантна. Марк Анатольевич говорит, что она знает, когда летит самолет Lufthansa, а когда «Трансаэро». (Улыбается.) У меня даже яблоки растут, правда, они несъедобные, но все равно приятно. Вот еще слива выросла.

«К&З»: Вы ходите в салоны красоты?
А. З.: Я в салоне красоты не делаю никаких косметологических уходов, а покупаю косметику для домашнего использования. Вот совсем недавно открыла для себя такие японские бренды, как Nabocul, WAVE, Tobishi, и совершенно сошла от них с ума! Мне безумно нравится их эффект. Нужно сказать, что я достаточно часто меняю средства ухода, чтобы кожа не привыкала к чему-то одному, но японская косметика — это масса баночек, водичка одна, водичка другая, тоники какие-то. Каждый раз, когда приезжаю в свой салон красоты, смотрю на витрину с этими интересными бутылочками и баночками — вдохновляюсь и отвлекаюсь.

Ведь главное для женской кожи — это увлажнение. Поэтому нужно не только пользоваться увлажняющими кремами, но и пить много воды — два-три литра в день.

«К&З»: Что для вас красота?
А. З.: Хочу сразу оговориться, что если женщина хочет сделать себе пластическую операцию — в этом ничего плохого нет. Но на внеш­нос­ть же обращаешь внимание только в первые секунды, а дальше считываешь энергетическое поле, настроение. Вообще, на человеке же все отпечатывается — все его мысли, все его помыслы, как ты себя ни переделывай, но все равно все видно — все равно идет впереди тебя информация, и понятно, что тебя интересует, чем ты живешь и есть у тебя какая-то черта, за которую ты можешь перейти или нет.

И еще знаете, мне кажется, должна быть в человеке благородная норма. Умение на сцене — недоговорить, недокричать… Умение отказаться: вот зеленые штаны, желтая курточка... а красный шарфик — уже лишнее. Не надо уходить в крайности, во всем должна быть норма, и во внеш­нос­ти. И это крайне сложно, чтобы тебя не переклинило — и ни слишком в худобу, и ни в толщину, и ни в злость.

И что такое красота? Вот недавно я посмотрела документальный фильм про Дмитрия Сергеевича Лихачева. Он — красивый человек.

«К&З»: Вы такая стройная — у вас замечательная фигура! Правда, что после спектакля «Пер Гюнт» вы худеете на два килограмма? Как еще поддерживаете себя в форме?
А. З.: Мой фитнес — это сцена. Театр очень дисциплинирует, я много играю — у меня 13–14 спектаклей, бесконечные репетиции, я как белка в колесе. Конечно, мечтаю, что начну новую жизнь с понедельника — буду ходить в фитнес-клуб и плавать в бассейне. Но у меня ничего не складывается, физически не хватает сил. Я не по правилам живу. Хотя надо правила все нарушать иногда.

«К&З»: Вы когда-нибудь сидели на диетах?
А. З.: Я на диетах не сижу — у меня силы воли не хватает. Потом, если сидишь на диете, ее все равно надо нарушать, иначе диета сядет на тебя. (Улыбается.) Хотя я знаю точно, чего нельзя — нельзя есть жареную картошку, чипсы, торт «Наполеон» с заварным кремом и шоколадные конфеты с орешками... Вот все это я периодически ем. (Смеется.)
На самом деле моя стройность — это, наверное, гены. Папа у меня поджарый, в хорошей форме, и у мамы всегда была прекрасная фигура.

«К&З»: Вы не боитесь стареть?
А. З.: Нет, все же зависит от культуры человека. Вот почему интереснее общаться с детьми и стариками? Потому что ребенок еще что-то знает и помнит, все дети рождаются ангелами — они до пяти лет что-то знают истинное, они из космоса, они знают что-то, что ты забыл. А в возрасте человек приобретает знания, которых у тебя еще нет. У тебя нет такой мудрости, такого взгляда, терпимости. Я сейчас понимаю, что происходит с людьми 20–30-летними, и смотрю на них снисходительнее и спокойнее. Молодость — это хорошо, но очень грустно. Надо все-таки быть поуважительнее к старости и любить детей.

«К&З»: Когда у вас плохое настроение или вы расстроены чем-то, как восстанавливаете душевный баланс?
А. З.: Уныние — это большой грех. Я верующий человек. Надо стараться радоваться всему. Когда у меня появляется свободное время, я еду за город — на дачу, к собакам, и вот ты утром просыпаешься, птицы поют, думаешь, Господи, какое счастье… Жизнь одна, она очень короткая…

«К&З»: О чем вы мечтаете?
А. З.: Не скажу. (Задумывается.) Мои мечты, они простые — чтобы здоровы все были, просто здоровы.