Стены не будет

Текст: Татьяна Розенштайн

Фатих никогда не приезжал в Венецию по делам. Посмотреть город – да. Покататься с женой на гондоле по каналам – да. Сходить на выставки – много раз да. В прошлом году наконец-то случилась командировка: его новый фильм «Душевная кухня» взяли в конкурсную программу 66-го Венецианского фестиваля.

Зал Sala Perla на конкурсном показе рыдал от смеха. Но половина критиков вышла «с лицом» - что еще за несерьезность такая, что за ребячество серьезного режиссера, снявшего пару лет назад «Головой о стену», психологическую драму о болезненной склонности людей к саморазрушению и пределе отчаяния? Что за метания – то слезы, то смех. Южный темперамент позволяет бросаться в эмоциональные крайности без стеснения: и Фатих Акин сегодня живописует их лучше Эмира Кустурицы, предшественника и учителя. А критикам, разочаровавшимся в новом фильме по причине его легкомыслия, ответом будет фраза зрителя, вышедшего из Sala Perla в то утро показа: «кому не понравился этот фильм, тот просто не любит жизнь».

- Г-н Акин, почему вас пригласили в Венецию? Обычно у фестивалей есть свои фавориты. Вас любят в Канне и Берлине.

- «Душевную кухню» я действительно готовил к показу на Каннском фестивале. Просто закончить не успел. Мы день и ночь просиживали в монтажной и пытались «склеить» фильм. В итоге, вынуждены были признать – не успеваем. Было чувство, что сцены «сыроваты», мысли не закончены, чего-то не хватает. Я не был доволен ни собой, ни фильмом. Какой смысл посылать фильм на самый престижный фестиваль мира? Лучше один раз пропустить его, чем стать его посмешищем. Что может быть печальней, чем скучающие лица в зале и насмешки критиков? Журналисты могут погубить художника в два счета (смеется). И кто потом вспомнит о двух моих предыдущих наградах?

- Вы кажетесь человеком, уверенным в себе…

- Но к мнению критиков прислушиваюсь. И еще больше опечалила бы реакция зала: я все-таки кино для людей снимаю, а не для фестивалей.

- Кто зритель «Душевной кухни»?

- Арт-хаусная публика, предпочитающая «уютный» европейский кинематограф блокбастерам Голливуда. Думаю, поэтому фильм понравился Венецианскому жюри. Я ужасно волновался перед отъездом в Венецию, прямо извелся. Боялся, что сюжет фильма покажется слишком легковесным в тяжелые времена финансового кризиса. Что Майкл Мур сейчас нужнее меня. Что будут смеяться надо мной и героями, а не над их шутками. В общем, только сидя в зрительном зале на Лидо, я почувствовал страшную усталость, расслабился и перестал заботиться о реакции других. Вернулся в реальность, услышав овации: фильм приняли.

- Но некоторые при этом возмутились: а как же ваши любимые темы – тяжелая доля турецких эмигрантов в Германии, поиск Родины, раздвоение личности?

- Вы правы, драмы больше подходят моему южному темпераменту (смеется). Режиссер всегда снимает о том, что близко и понятно. Мои родители, будучи турецкими эмигрантами в Германии, всю жизнь ломали голову над тем, где их родина и кто они такие в Европе. Я вырос с теми же вопросами, и потом стал отвечать на них в фильмах. Знаете, стало легче. Высказался – и волнения прошли. Конечно, меня спрашивали, почему я снова не взялся за драму. Почему не снял «Головой о стену»-2, и зачем лезу в неизвестный жанр.

- И зачем?

- После долгих метаний между Германией и Турцией я понял, что моей настоящей родиной является город, в котором я родился, а ни та, ни другая страна. Понятие родины ведь может быть очень многообразным. Один считает, что родина – это страна предков. Для другого – это литература и язык. Для третьего – любимая женщина. Я свою родину обрел в Гамбурге. В этом городе я вырос и повзрослел, набрался храбрости и уверенности. Здесь я встретил своих первых друзей и нашел любовь. Все мы, жители Гамбурга – турки, греки, немцы, иранцы – испытываем примерно одинаковые чувства к этому месту. Я знаю здесь все закоулки, по которым мне нравится бродить или которых я предпочитаю избегать. Знаю кафе и рестораны, в которых каждый вечер могу застать друзей. Знаю ночные клубы, а их охранники, уверен, знают меня (смеется). Могу заранее сказать, куда меня пропустят в субботу вечером, а куда нет из-за джинсов и кедов. Я потратил так много лет, чтобы свить гнездо и разобраться во всем этом, что не согласился бы ни за что на свете переехать в другое место и начать все сначала.

- И фильм – посвящение Гамбургу.

- Я признался городу в любви. Показал, как тяжела и одновременно радостна жизнь его обитателей, как они ежедневно борются. Моя любовь – даже в съемках улиц города, когда объектив камеры выискивает тайные его уголки. Я счастлив, что мне удалось снять, в некотором смысле, историю одного города. Мы с Адамом Бурдокосом, исполнителем главной роли, вместе писали сценарий, а потом снимали в греческом ресторане «Сотирис»: это место я помню еще подростком, забегал сюда с приятелями, съесть «гюрос» (греческий вариант шаурмы – Т.Р.). После съемок ресторан закрыли, здание начали перестраивать. Таким образом, некоторые уголки Гамбурга, которые мне удалось увековечить, уже не существуют.

- Итак – спойлер. Вы рассказываете историю Зино, хозяина ресторана, сына греческих эммигрантов, который недоволен жизнью, хочет покинуть Гамбург и последовать за подругой в Шанхай. Кажется, он не любит Гамбург?

- Зино похож на всех нас. Сначала он в поиске, недоволен собой и жизнью. Не ладится бизнес, не создается семья. Понятно, что в такой ситуации трудно разглядеть, что мир вокруг прекрасен. Но потом все резко меняется, как раз в тот момент, когда он уже на полпути в Китай. Зино нанимает нового шефа для ресторана, чтобы тот заменил хозяина. И тот вдруг заряжает Зино энергией, объясняя, что все можно сделать здорово. Мир переворачивается с ног на голову и Зино уже не ищет новой жизни, а доволен тем, что его окружает.

- В кино можно запросто изменить жизнь, встретить новых друзей, переехать в Шанхай, открыть ресторан. В реальности все по-другому.

- Согласен. Жизнь не всегда такая, какой нам хотелось бы ее видеть. Иногда она бывает сложной и не соответсвует нашим о ней представлениям. Но если оглядеться вокруг, жизнь никогда не бывает монотонной. Всегда есть место для поворотов и толчков. Поймите меня правильно. Я не хочу обмануть зрителя заверениями, что в жизни, как в кино, все дается легко и без усилий. Но ведь и в жизни все не так уже недоступно – кто-то, в конце концов, чего-то добивается. Просто в жизни приходится дольше ждать, больше трудиться и воспринимать происходящее с юмором. Особенно, когда тяжело.

- Вы очень активны. Снимаете по фильму в год, пишете сценарии для друзей, рулите собственной продюсерской компанией «Корасон». У вас много сил?

- Мой день расписан по минутам. Подчас возникают сомнения, правильно ли я живу (улыбается). Иногда мне кажется, пришла пора делать выбор: или свое кино снимать, или чужое спонсировать. Сейчас, впрочем, захотел сам сняться в кино. Я тут поймал себя на мысли, что вошел в роль кукловода, и уже покрикиваю на своих актеров, своих, кстати, друзей. Тогда-то мне и захотелось самому оказаться в «их шкуре» – захотелось понять, чего я, крича, не могу донести спокойно. Сформулировать это и объяснить людям, чтобы они поняли.

- Каким-то вы стали более взрослым и сознательным…

- Знаете, стал. После рождения сына. Задумываться стал, что ли. Попрощался с беспечностью рок-н-ролльного фаната. Все мои фильмы – личные, и сегодня я десять раз подумаю, оставить ли в сценарии сцену изнасилования или, скажем, обойтись без нее. Довести историю до крайности, или сгладить углы. Ведь сын будет расти на фильмах отца. Что он возьмет из них – мой крик? Мои неврозы? Раньше я делал фильмы, кричащие от боли. Теперь понимаю: кричать недостаточно. Ту же самую мысль можно донести без истерических интонаций. Возможно, это будет лучше для зрителя. Возможно, так он больше полюбит героев и примет реальность, а не озлобится на нее.

Публикация из журнала «Домовой» www.domovoy.ru