Версальский мир

Теплый вечер в старом квартале Версаля. Крошечная старушка с детской жадностью поглощает шоколадный торт, смешно пачкая им нос и щеки. В ней трудно признать мировую  знаменитость. А между тем эта пенсионерка – автор романов об Анжелике. Юлия Козлова побывала у Анн Голон и записала ее воспоминания. («Домовой»)

Я придумала ее, пережив в юности сильнейшее душевное потрясение, когда мне едва исполнилось 19. Анжелика стала воплощением этого потрясения…

Росла я замкнутой и молчаливой, часто болела, иногда очень тяжело, а время проводила рисуя и сочиняя романы. Сторонилась и побаивалась сверстников, не умела с ними разговаривать, походы в школу превращались в серьезное душевное испытание. И настал день, когда мне захотелось убежать – от крошечного мирка комнаты-тюрьмы, от болезней, от себя самой.

Мне 19. Жизнь кажется вечной. Я наивна и по-юношески отважна. Моя страна втянута в войну: Франция оккупирована. Опасность таится за каждым поворотом, дремлет в тени, но меня это не останавливает. Сажусь на велосипед и решаю отправиться на юг, к испанской границе. Верю, что без труда смогу проехать в свободную зону. Говорили, там текла благословенная жизнь. Почему бы не посмотреть? Убедила себя: внимания не привлеку. Сколько людей колесит на своих велосипедах по деревням и проселочным дорогам... Смешаюсь с толпой крестьян. И поехала…

Первое, что меня потрясло, – безумная красота величественных пейзажей. Я никогда прежде не видела таких бескрайних изумрудных полей, залитых солнцем или окутанных предрассветным туманом. Никогда не ощущала столь дивных запахов земли, цветов. Казалось, мир принадлежал лишь мне одной – он был пустынен, безлюден. Совершенно пустой мир! Куда подевались люди, в толпе которых я намеревалась раствориться? Где-то далеко-далеко сновали фигуры работавших в полях, на узких городских улочках порой попадались редкие прохожие с испуганными лицами, откуда-то порыв ветра приносил мне обрывки резкой немецкой речи. Люди казались мне призрачными.

Иногда я бросала велосипед, доставала мольберт, садилась на пригорок и делала акварельные наброски.

И вот однажды, когда до границы Испании оставались считанные метры, я попалась на глаза немецкому патрульному. И меня с папкой акварелей, сумкой и велосипедом отправили прямиком в мэрию маленького приграничного городка. Только тут я увидела людей. Все они, плотно сгруппированные, кротко сидели в ожидании своей участи – беглые солдаты, евреи, случайные прохожие, дряхлые старики. До меня докатился шепот: «Это конец. Все. Отсюда никто не возвращается». Жаркое, душное помещение. Оглушительная тишина, нависшая над головами. И ожидание. Иногда нервно лязгает засов, кого-то уводят. Этот кто-то больше сюда не придет. Все это понимают. Смотрю на оставленные рюкзаки, недоеденный хлеб, недопитую воду в мутном стакане. Их хозяев, возможно, уже расстреляли на заднем дворе без суда или отвели в вагон, готовый к отправке в лагерь.

Вдруг понимаю: я никто. Могу говорить на допросе что угодно, никто не поверит. Они точно знают – вот она, шпионка, пытающаяся вырваться в свободную зону с неким секретным донесением, никто не докажет обратное, никто не подтвердит мою невиновность, непричастность. Меня убьют? Значит, вот каким будет мой конец, вот как я умру… И тут я будто увидела себя со стороны – молодая девушка, еще пару часов назад летевшая навстречу солнцу на велосипеде, теперь оказалась в ловушке, в яме. В яме оказались и все ее надежды, мечты, будущее. Она не вырвется, она проиграет. А если бы вырвалась, что бы случилось тогда? Боялась фантазировать дальше. «Раздвоение личности» длилось несколько мгновений. Потом все видения разом погасли. Сколько я просидела, прижавшись затылком к холодной стене, отсчитывая минуты своей жизни, – час, два… а может, всего-то минут десять?

Лязг. Дверь открывается. Солдат указывает на меня. Поднимаюсь. Иду.

Меня ведут по коридорам и заводят в кабинет. Офицер опрятно одет, выбрит, улыбчив и великолепно изъясняется на французском. Мы оказываемся наедине. Между нами – папка с моими акварелями, письма моей матери. Он внимательно изучает каждую линию рисунка, каждый оттенок краски. Кто вы? Что вы? Зачем? Боюсь сказать лишнее, боюсь вообще отвечать. Порой, когда офицер замолкает, украдкой бросаю взгляд в сторону. За окном солнце, беззвучно шелестит листва, огромные облака в небе напоминают очертания величественных соборов. О запыленное стекло бьется глупая муха… точно как я. Разгоняется – хлоп, отлетает. И опять, и опять. Но ей не вырваться, не вырваться. Как и мне.

Допрос длится почти пять часов. Вопросы будто идут по кругу: кто вы, откуда, зачем? Любуетесь природой, рисуете пейзажи в такое время? Да, ведь жизнь продолжается, вы правы. Я не могу передать всех нюансов наших слов, взглядов и пауз, но что-то случилось. Будто между нами прошел ангел и отдал беззвучное распоряжение о моем спасении – иначе никак не понять то, что произошло потом. Офицер позвал кого-то из подчиненных. Те спросили: «Она остается?» Он ответил: «Нет. Я ее отпускаю». И подписал мне пропуск.  Это означало, что меня не расстреляют на задворках и не отправят в концлагерь. Это означало, что я получила право на жизнь. Это был знак, знак свыше. Чудесное спасение, которому нет никакого логического объяснения, потому что, кроме меня, никто из той мэрии не вышел.

Я отчаянно катила на велосипеде к Испании, и плакала, и смеялась, и пела… а еще мечтала и придумывала. И в моем воображении возник образ некой смелой девушки – может, той самой, очень похожей на меня, которую я впервые увидела, ожидая допроса. Так родилась Анжелика.

***

…Я и предположить не могла, что созданный мною образ заживет своей самостоятельной жизнью и придет мне на помощь в самый непростой период моего существования.

Я уже была взрослой женщиной, за плечами которой экзотическое путешествие в Африку, в Конго, сумасшедшая любовь и замужество с русским геологом-исследователем Всеволодом Голубиновым (романы об Анжелике печатались под псевдонимом «Анн и Серж Голон», за которыми скрывались наша героиня и ее муж. – Прим. ред.). Мы обосновались под Парижем, в Версале, у нас родились прекрасные дети, я писала романы о приключениях Анжелики, принесшие мне мировую славу. В конце 50-х годов увлечение моей героиней охватило весь земной шар и докатилось даже до Японии. Печатались огромные тиражи «Анжелики», выходили экранизации, у меня появились большие деньги. В середине 60-х мы с мужем считались самыми успешными и популярными писателями, сумевшими продать свыше 30 миллионов своих книг.

Но в день смерти мужа все изменилось. Издатели, точно сговорившись, объявили меня самозванкой, лишили авторских прав, сказав, что без супруга я ничто. Не разбираясь, они убедили себя в том, что за нашим творческим тандемом стоял один Серж Голон. Их позицию охотно подхватили французские критики, назвавшие романы об Анжелике старомодными и наивными. Впрочем, они всегда с пренебрежением относились к моим книгам, считая их низким жанром. Любовь народа к Анжелике принималась ими за всеобщее помешательство, ошибку и заблуждение.

В одно мгновение я потеряла абсолютно все! Уважение, деньги, имя… – некому было доказывать мою правоту. Никто не хотел даже слушать, что за авторским псевдонимом «Серж и Анн Голон» стоял по большому счету один подлинный автор – я. Муж помогал мне лишь в поисках архивных материалов, а характеры героев, сюжетные ходы и коллизии придумывала, создавала и воплощала на бумаге я одна. Подписывать романы об Анжелике двойным именем нам предложил издатель, посчитавший, что присутствие на обложке приключенческого романа мужского имени придаст ему большую серьезность. Никто не мог предположить, какой трагедией обернется для меня наше неравное авторство после кончины супруга! 13 романов неожиданно стали моим надгробием… Контракты были разорваны, авторские права отобраны… Когда закончились личные накопления, я стала распродавать свое имущество. Все, что собиралось в доме на протяжении десятилетий, теперь уплывало в неизвестность. И вот настал день, когда мне не на что было купить себе даже поесть, – я оказалась в группе бродяг и неимущих, приходящих за тарелкой супа на двор при католической церкви.

Мои романы продолжали печататься, выходить и успешно раскупаться во всем мире, – я же влачила жалкое существование. Каждый вечер моя дочь Надя, помогавшая мне в те нищенские годы, ходила на городскую площадь с большой хозяйственной сумкой. Овощной базар заканчивал свою работу, торговцы сворачивали лавочки и выбрасывали подвядшие или сгнившие продукты. Надя подбирала мятые помидоры, треснувшие картофелины, огрызки моркови, случайно раздавленные шинами кабачки, не гнушалась рыться в помойках. Возвращаясь, дочь бережно раскладывала принесенные ценности на голом кухонном столе, и мы решали, из чего сварим суп, что приготовим из мятых слив и обрывков капустных листьев, которые мы выкладывали как кусочки пазла. Нет, мне не стыдно говорить об этом. Да, вот так выживали. Разве могла я, которая создала Анжелику, женщину, не сломленную ни предательством, ни унижением, ни страданиями, вот так взять и сломаться, проиграть? Разве моя отважная Анжелика – выдумка, сказка?

Твердила себе как заклинание: вставай, иди, борись, не жалуйся, терпи.

Очень поддерживала дочь. Надя настояла на защите моих прав в суде против крупнейшего французского издательства «Ашетт». Судебное разбирательство длилось десять лет, и в 2004 году мне наконец вернули имя и авторские права. А также деньги, – правда, лишь малую часть баснословного дохода от продаж «Анжелики» за те тридцать (!) лет, пока я была никем. (Анн выплатили миллион старых французских франков до перехода на евро – это около 500 тысяч долларов. – Прим. ред.). Позже я узнала, что только в России мои книги были проданы в количестве более 13 миллионов экземпляров. Разумеется, никакие роялти до меня не дошли. Книги печатались, раскупались, а я тем временем существовала за гранью нищеты.

Сейчас, когда прошло много-много лет и вся горечь осталась далеко позади, а все мои несчастья превратились в смутные воспоминания, неожиданно сделала поразительное открытие: я всегда призывала себя равняться на Анжелику, а ведь на самом-то деле Анжеликой была я сама.

Справка

Анн Голон – псевдоним французской писательницы Симоны Шанже, одной из самых знаменитых мировых романисток. Анн написала 13 легендарных романов о приключениях красавицы аристократки Анжелики (в 1964 году вышел первый из целой серии фильмов по этим книгам, с Мишель Мерсье и Робером Оссейном в главных ролях), которые были переведены на многие языки мира и разошлись миллионными тиражами в 63 странах. Анн родилась в 1921 году, но и сейчас, несмотря на преклонный возраст, она не только бодра и физически активна, но еще и продолжает писать, точнее, переписывать романы, сделавшие ее популярной. В свое время ее книги были сильно сокращены и значительно отредактированы – теперь она пытается спасти свой первоначальный замысел.

Серж Голон – псевдоним Всеволода Сергеевича Голубинова (1903–1972). Родился в Бухаре. Его отец был российским консулом в Персии (Иране). На момент революции учился в гимназии в Севастополе. Один выбрался из России и оказался в Марселе. Воссоединился с семьей. Учился в Нанси, стал геологом. Много путешествовал, занимаясь геологией. В 40-х в Конго познакомился с Симоной Шанже. Через несколько лет вышел первый роман об Анжелике – «Анжелика, маркиза ангелов». Готовясь к его написанию, супруги провели три года в библиотеке Версаля, изучая историю XVII века.

 Публикация из журнала "Домовой" www.domovoy.ru