Николай Усков: «Вернулись времена лишних людей»

Николай Усков, возглавивший «Сноб» в 2012 году, опровергает слухи о скором закрытии проекта. Усков утверждает, что дела у «Сноба» идут все лучше, к тому же он не имеет аналогов во всем мире. Главный редактор считает, что финансовое положение журнала и сайта — хорошее, оба издания будут существовать, по крайней мере, «в ближайшие годы». По словам Ускова, «Сноб» не ощущает и политического давления, в отличие от некоторых других отечественных СМИ.

Усков известен своими либеральными взглядами и довольно резкими высказываниями в социальных сетях. Он говорит, что на журнал его позиция влияния не оказывает. Недавно руководитель «Сноба» опубликовал весьма позитивный отчет о встрече с главой Чечни Рамзаном Кадыровым. «Почему я должен вместо того, чтобы говорить, как это круто, говорить, что он еще убивает людей?» — недоумевает Усков. Он уверен, что о приписываемых Кадырову недостатках все уже слышали, их достоверность сомнительна, а вот позитивные изменения в Чечне налицо.

Историк Усков (в 1999 году он защитил кандидатскую диссертацию «Монашество и монастырские реформы в раннесредневековой Германии») крайне негативно отзывается о русском национализме и попытках «превратить Россию в православную страну русской нации». Он напоминает, что «мусульмане жили в России на протяжении всей истории, и это такая же их страна, как и русская». Усков предлагает строить мечети во всех районах Москвы, не спрашивая мнения их жителей; именно это, по его мнению, позволит снять межнациональную напряженность. Ускову не симпатичны националистические взгляды российского оппозиционера Алексея Навального, которого он при этом называет политиком новой волны (вместе с Алексеем Кудриным и Михаилом Прохоровым). Зато к мэру Москвы Сергею Собянину и руководителю департамента культуры столичной мэрии Сергею Капкову Усков относится положительно.

По мнению главреда «Сноба», нужно дать поруководить Россией не профессиональному политику, а бизнесмену или менеджеру — человеку, который чего-то добился в жизни. В целом же Усков, придумавший понятие «путинский гламур», полагает, что в России установился тренд на «депрессивность и апатию».

«Лента.ру»: Как вы оцениваете успехи проекта «Сноб»? Доcтиг ли он целей, которые перед ним ставились пять лет назад и позже, при вас?

Николай Усков: «Сноб» начинался как своего рода имиджевый проект богатого человека («Сноб» существует на деньги миллиардера Михаила Прохорова — прим. «Ленты.ру»), и он, конечно, выглядел довольно смело, так как был запущен в кризисный год. «Сноб» пережил и кризис, и требования акционера превратить игрушку в бизнес.

Пять лет — это довольно много для локального бренда. Одна из причин такой устойчивости — не только то, что мы добиваемся каких-то коммерческих результатов, но и то, что это совершенно уникальный проект, включающий в себя сразу несколько медийных площадок. Это и брендовый журнал, и сайт, одновременно являющийся социальной сетью с платным контентом и платным членством, и наконец, система офлайн-мероприятий для членов клуба в партнерстве с рекламодателями. Плюс ко всему есть мобильные приложения и очень удачный книжный проект. Я не знаю аналогов нашего проекта в мире.

Так вам удалось из игрушки превратиться в бизнес?

Это удается. Нельзя сказать, что мы достигли всех результатов, которых мы планировали достичь. По трафику сейчас мы имеем восемь миллионов показов в месяц (Усков приводит данные «Рамблера» — прим. «Ленты.ру»), и это существенный интернет-ресурс. Есть еще 50-тысячный тираж журнала. Цифры [скачивания] айпад-версии, которую мы сделали одни из первых на российском рынке, тоже меня радуют. Идея, что можно с локальным брендом делать бизнес, причем не в рамках огромного издательского дома, работает. Просто нужно диверсифицировать риски, и у нас это — мультимедийность.

И конечно, очень важное направление нашей деятельности — это оптимизация расходов. Мы примерно на 40 процентов сократили число сотрудников и повысили эффективность тех позиций, которые есть — у нас сотрудники работают на всех площадках сразу. Мы выращиваем уникальный кадровый потенциал.

Изначально же в «Снобе» были непомерные зарплаты и баснословные гонорары.

Сейчас мы находимся в абсолютно рыночной ситуации. Это требование Михаила Прохорова, к которому я отношусь с абсолютным пониманием. Если зарплата не связана с усилиями журналиста, а является манной небесной, то у него не получается создавать рыночный продукт. У людей должны гореть глаза, они должны хотеть, чтобы трафик рос, чтобы больше копий продавалось, больше материалов обсуждалось. Старая редакция «Сноба» не вполне была мотивирована создавать конкурентоспособный продукт.

За существование вашего проекта можно сказать спасибо Прохорову. В прибыль вы же так и не вышли?

Нет, но мы очень близки к этому. Не могу раскрыть цифр, но мы не зависим в той степени от акционера как это было, когда проект был запущен. Сейчас это существенно более скромное подаяние, чем прежде.

Прохоров не охладел ли вообще к проекту? Я слышал, что еще недавно финансирование на 2014 год было под вопросом.

Нет, это не так. Прохоров к проекту не охладел, иначе бы не приглашал меня, Ксению Собчак и Ксению Соколову. Я думаю, что это как раз говорит об обратном.

Но, безусловно, мы живем в реалиях довольно серьезной рецессии, и положение на медийном рынке непростое. Но [закрытие] даже не рассматривалось. Речь идет о том, что мы не должны расхолаживаться, мы должны улучшать свои результаты, и мы это делаем. У меня нет ощущений, что «Сноб» перестанет существовать в ближайшие годы, и у него очень хороший потенциал для развития.

При улучшении экономической конъюнктуры мы вообще лишимся своих проблем. Просто сейчас совпало сразу несколько негативных факторов — это уход алкоголя и табака из рекламы, а это 20-22 процента доходов, плюс остановка роста [экономики] в России. Медиа сводит потребителя с рекламодателем и страдает, когда у рекламодателя меньше денег на маркетинг, а у потребителя — меньше покупательная способность. Но благодаря нашей модели мы падение выручки от продажи журнала компенсируем сайтом и мероприятиями.

Вообще ситуация на медиа-рынке вызывает у вас опасения?

Она тяжелая. Любое СМИ, претендующее на объективность, может попасть под каток государственной власти или лишиться рекламных доходов, идущих по линии государственных корпораций. Это давление мы пока не ощущаем, но его нужно реально учитывать.

В вашем проекте есть и журнал, и сайт, а сейчас многие отказываются от бумаги. Вы не планируете поступить так же?

Я не уверен, что нужно отказываться от бумаги, тем более что аудитория сайта шире и демократичнее, ведь люди вообще привыкли жить без бумаги. Аудитория журнала более консервативная и рассматривает журнал как дорогую вещь, которую приятно иметь рядом, или любят валяться с ним на пляже как с книжкой. Полагаю, что у принта есть очень серьезный потенциал, и его не надо недооценивать. Когда мы сделали материалы журнала фактически бесплатными на сайте, то тираж журнала не упал. Думаю, что на ближайшие десятилетия бумага останется с нами. Журнал пока приносит больше дохода, реклама там дороже, люксовые бренды очень консервативны в своей маркетинговой политике и немногие из них идут в интернет.

Расчет на элитное сообщество, которое платит шесть тысяч рублей в год за право вести свой блог и комментировать чужие, над чем многие поначалу иронизировали, оправдался?

Скепсиса [по этому поводу] до того, как я пришел в «Сноб», у меня было много. Мне много раз предлагали стать членом сообщества, но я всегда отказывался. Я бы не сказал, что здесь все гладко, но сейчас мы перестали говорить о том, что это элитарное сообщество. Это сообщество обеспеченных людей, которые занимают активную жизненную позицию, которым интересно жить и собираться вместе. У многих членов сообщества есть фейсбук или «Вконтакте», но одно другому не мешает, потому что там совсем другой уровень полемики, там нет возможности встретиться в офлайне, которую мы обеспечиваем для своего клуба.

Сейчас мы стремимся делать менее пафосные мероприятия, но более содержательные. Для нас теперь не столько важно, чтобы встреча была в пентхаусе Гвинет Пэлтроу в Нью-Йорке, а важно, чтобы она была интересна для обычных, нормальных людей, которые к нам приходят. У нас в районе пяти тысяч членов, и нет бешеного роста. Мы проводим в среднем десять мероприятий в месяц. Чтобы всех собрать, уже нужен стадион. Мы не снижаем вступительный взнос, потому что мы не справимся с большим количеством членов.

При этом именно в блогах сообщества периодически возникают скандалы. Например, с интервью гендиректора «Первого канала» Константина Эрнста.

Это один из рисков работы нашего сайта, так как в блогах люди делают, что хотят — в рамках российского законодательства. Но Евгений Левкович (автор интервью с Эрнстом, в котором тот не под запись рассказал о причастности сенатора Сергея Лисовского к убийству журналиста Владислава Листьева — прим. «Ленты.ру») снял материал, вызвавший естественное неудовольствие господина Эрнста.

Если вернуться к истории с Эрнстом, то вы не считаете, что можно публиковать то, что было сказано не под запись, если эта информация является общественно значимой?

Если была договоренность о том, что запись интервью визируется, то ее надо выполнять. [Публиковать можно и незавизированный текст], но если у тебя нет записи, то ты ведешь себя непрофессионально. Я обычно беру на интервью два диктофона, и один могу выключить, но я хочу быть уверен, что у меня есть доказательства слов, которые прозвучали. Если у тебя нет доказательств, то это не общественно значимая информация, а просто клевета. Кроме того, существует правило — если ты что-то узнал, то идешь в правоохранительные органы и сообщаешь им для проверки. Это, собственно, все и есть журналистская этика, которая в данном случае была нарушена.

Вы писали в свое время «Сталину ***» и призывали уничтожать его портреты, а у вас членом сообщества является Захар Прилепин, не скрывающий своего уважения к Сталину.

У нас членами сообщества являются люди разных политических взглядов, хотя, конечно, большинство из них либералы. Политически мы с Прилепиным на разных планетах, но он мне интересен как писатель, и мне его взгляды не мешают читать его романы и рассказы, он один из наших постоянных авторов. У писателя могут быть довольно странные политические взгляды, но в том же GQ (Усков работал главным редактором русской версии журнала с 2003-го по 2012-й — прим. «Ленты.ру») я постоянно печатал Эдуарда Лимонова. Это был единственный журнал, который позволял ему оставаться в рамках литературы и платил ему гонорары, когда ему приходилось очень трудно. Не надо сортировать людей по политическому принципу — есть люди консервативные, радикальные, умеренные, но это не мешает им быть любимыми.

А если бы Рамзан Кадыров захотел стать членом сообщества «Сноб» и вести блог?

Я был бы не против, у меня нет ощущения, что мы должны смотреть на Рамзана Кадырова, раскрыв от ужаса глаза. Кадыров — это часть российской современности и уже ее истории. Нравится это или нет, в стране, в которой было достаточно много довольно эксцентричных политиков, теперь есть еще один. Чем больше мы будем вести диалог и чем меньше жить стереотипами, тем лучше для всех нас.

Вас вообще много критиковали за комплиментарный отчет о поездке в Чечню.

Там не было комплиментарности. Любой, кто съездит в Чечню и Грозный, увидит, что деньги не были украдены, а пошли на восстановление республики. Я знаю, как выглядела Чечня шесть лет назад, и мне есть с чем сравнивать. Почему я должен вместо того чтобы говорить, как это круто, говорить, что он еще убивает людей? Во-первых, я этого не знаю наверняка, а вот [строительство] я вижу.

Вас же просто провезли по самым красивым местам, хотя и дороги там «отличные» — те, по которым не ездит Рамзан, есть и проблемы с правами человека. Но чтобы о них узнать, нужно пообщаться с кем-то помимо Рамзана Кадырова. Нужно ли выдавать положительную информацию, даже не попытавшись узнать о негативной?

Я просто отчитался о моей поездке, это была встреча клуба главных редакторов с Кадыровым, что-то вроде неформальной пресс-конференции. Передо мной не стояла задача писать сбалансированный портрет Кадырова и аналитическую статью о ситуации в Чечне. Я писал, что своим глазами видел, и о чем говорил Рамзан. Я не стремился, чтобы это был сбалансированный материал. В данном случае это интервью с небольшим предисловием, а заниматься расследованием по данной теме мне неинтересно — я не политический журналист. Для меня это было просто неожиданное приключение. Если мне, например, захотелось бы написать статью о ситуации в Чечне, я бы, наверное, попросил Юлию Латынину, Максима Шевченко или кого-то из журналистов The New Times.

То есть после поездки в Чечню вам не захотелось заказать такое расследование?

Я не вижу в нем необходимости, честно, потому что все обвинения в адрес Рамзана звучали неоднократно. Я считаю, что ни мы, ни наши дети не узнают правду. Это вопрос скорее к истории. Мы должны понимать, что в Чечне была чудовищная, безумная, бессмысленная война, и Рамзан остановил это, и это уже неплохо. Все, что произошло вокруг — это, возможно, трагично, но в истории так случается. Я не исключаю, что такая аналитика у нас появится, но если будет что-то новое и интересное. Может, интервью с [полпредом президента в Северо-Кавказском федеральном округе Александром] Хлопониным, которое я буду брать, будет импульсом для какого-то нового разговора о Чечне. Мне не хватает новых данных, а не клише. Те спикеры, что могли что-то сказать, либо молчат, либо уже все сказали.

Либо мертвы.

Да, кто-то из них уже мертв, потому что это взрывоопасный регион, и ставки здесь выше, чем если ты пишешь про Вятскую губернию.

Ваши доводы очень похожи на те, что вы приводили во время скандала с вашим отказом публиковать в GQ текст про взрывы в жилых домах в Москве и Волгодонске.

Та ситуация была совершенно другая. Новых данных там не было. Перепечатывать голословные обвинения [в адрес] высшего руководства страны в чудовищных терактах я считаю аморальным. Я считаю, что это возможная версия, но она уже не раз звучала в российских СМИ, и втягивать журнал в бессмысленную полемику с властью мне не хотелось.

Что касается Рамзана Кадырова, то мы в GQ сделали с ним два интервью, когда все журналисты еще ссали ехать в Чечню. Мне было интересно, кто такой Рамзан, когда он еще жил в Центорое, когда Чечня была минным полем, по ней ходили люди не в Dolce&Gabbana, а в трениках и с автоматами.

Да, я читал обвинения, что в Чечне девушек обижают. Так уезжайте! Если б я жил в Чечне, я бы оттуда уехал, и девушкам, которые живут в Чечне, никто не мешает уехать. 100 тысяч чеченцев живут за пределами Чечни — как-то же они это сделали? Я не понимаю пафоса этого разговора. Заставляют носить платок — так это мусульманская страна.

Это не страна.

Ну, это все-таки субъект Российской Федерации, и у них есть право на некоторое своеобразие. И если его не будет, то Рамзан очень быстро слетит, а на его место придут исламисты-радикалы. И тогда мало никому не покажется, в том числе тем, кто смущается носить длиные юбки.

Вы в своем ЖЖ часто критикуете власть, но ваш журнал оппозиционным не назовешь.

Я не считаю, что журнал должен быть продолжением моего мнения. На сайте можно найти слова, созвучные тому, что я пишу в социальных сетях, но мои эмоции не должны определять содержание журнала. Я не могу позволить журналистам писать то же, что я пишу в фейсбуке, выпив в пятницу вечером.

Я скорее о том, что статьи в журнале могут рассказывать о Чечне, коррупции в высших эшелонах власти или о социальных проблемах, а могут — о развлечениях.

Мы стараемся говорить обо всех проблемах. Например, последняя очень большая статья Валерия Панюшкина о ситуации в медицине. Интервью Соколовой и Собчак всегда вполне политические. Функция журнала в том, чтобы рассказать, что делать и как жить. Мы должны структурировать мир, объяснить его, выявить болевые точки или объяснить, что в голове у тех, кто принимает решения. Скажем, [депутат петербургского законодательного собрания, инициировавший местный закон о запрете «гей-пропаганды»] Виталий Милонов мне лично отвратителен, но я как журналист обязан заказать интервью с Милоновым, чтобы понять, так ли он глубоко болен и какой мерзости от него еще ждать. Он, кстати, член нашего сообщества. Я могу написать сколь угодно хлесткое эссе о том, какой Всеволод Чаплин ****звон, но интереснее поговорить с ним спокойно и понять, что им движет.

Вы недавно приняли участие в заседании гражданского комитета партии «Гражданская платформа» по поводу религиозного кодекса. Вы собираетесь заниматься политикой?

Нет, я просто специалист по истории католической церкви, и Михаил Дмитриевич [Прохоров] пригласил меня как эксперта. Я в свое время входил в редакционный совет «Православной энциклопедии», да и коль скоро я работаю в компании ОНЭКСИМ, почему бы мне не придти? Но я считаю, что журналист должен оставаться вне партийной работы, так как это важное требование журналистской этики. По политическим взглядам я, конечно, очень близок к «Гражданской платформе», но мои взгляды не должны влиять на мою деятельность как журналиста. Поэтому у нас есть Милонов и Чаплин, а не только Евгения Альбац с утра до вечера каждый день.

А в принципе вы положительно оцениваете политическую деятельность Прохорова?

Я с интересом за ней слежу. Он в тяжелых условиях, так как отвечает за огромное количество людей, работающих в его компании. Он не может действовать свободно, как многие профессиональные политики, которые всю жизнь отдали политике. Мне вообще хотелось бы, чтобы нашу страну возглавил не профессиональный политик, к которым я не испытываю должного пиетета, а бизнесмен. Причем необязательно Михаил Дмитриевич. В нашей истории это случалось крайне редко. Русских царей можно назвать профессиональными менеджерами, потому что их с детства учили только этому ремеслу. Но далеко не каждый из них был готов к этому, так как некоторые не были в состоянии принимать решения. Нужен не просто тот, кто ловко треплет языком и умеет просиживать штаны на бесконечных совещаниях, а человек, который реально что-то сделал своими руками — научный институт, театр или обувную компанию.

Прохоров просто довольно странно ведет себя в политике: мечется, непонятно чего хочет и упускает все возможности.

А какие у нас политические возможности? Что упускают Борис Немцов, Владимир Рыжков или Прохоров? Так или иначе, но член «Гражданской платформы» Евгений Ройзман стал мэром Екатеринбурга.

В этом заслуги Прохорова нет, Ройзман вообще шел на выборы, не упоминая «Гражданскую платформу».

Я бы не сказал. Ройзман стал федеральным политиком благодаря скандалу с «Правым делом», когда Прохоров отказался играть в политическую игру с Кремлем и [сдать Ройзмана]. Что касается Немцова, то он стал депутатом Ярославской областной думы — и вот, реализовал возможности. Какие еще возможности? Ходить на митинги каждый день, выпускать бесконечные прокламации? Какие у оппозиции есть возможности участвовать в политической борьбе?

В России очень часто ничего не требуют от власти, но очень много от тех, кто делает что-то реально. Нужно от себя больше требовать. Люди, которые чего-то достигли в жизни, не хотят выглядеть комично. Если брать [бывшего министра финансов] Алексея Кудрина или Прохорова, то они что, должны на митинги ходить? Они могут собираться, поддерживать те или иные региональные движения, и у них есть возможность периодически хотя бы словами влиять на настроения господина Путина. И все, других возможностей у них нет. Что, им вооружать народ на свои деньги?

В декабре 2011 года вы говорили, что «появился новый народный герой». Вы имели в виду Алексея Навального?

То, что Навальный — один из влиятельных и интересных политиков новой волны — безусловно. Он харизматичный и четкий, многого достиг, но мы упираемся [в ту же проблему] — что делать? Нынешняя политическая система совершенно не готова к открытой и честной борьбе с политиками новой волны — Кудриным, Прохоровым и Навальным. Последний тоже был бы важным украшением политической системы, если бы стал начальником какого-то региона или «Почты России». Но он вынужден просиживать штаны у компьютера и писать разоблачительные посты.

Я предпочел бы, чтобы московская власть была выбрана на честных выборах. Последние выборы я не считаю честными из-за форс-мажора и сознательной борьбы с самым сильным кандидатом — Прохоровым. Навальному разрешили участвовать в выборах, он использовал этот шанс и набрал довольно много голосов.

Навальный не скрывает своих националистических взглядов, а вы, судя по вашим недавним колонкам, их не приемлете.

Ситуация с национализмом — довольно острая, потому что Россия — многонациональная страна, тут все перемешано, и это одна из ее болевых точек. Пытаться превратить Россию в православную страну русской нации — это абсурдно. Я считаю, что это путь в никуда, и мы просто дорушим то, что осталось от Российской Империи. Российская нация сегодня не в лучшей форме — по пассионарности мы уступаем мусульманам. Активное меньшинство, этническое и религиозное, может потребовать выхода из состава России. Если Чечня или Дагестан покинут Россию — невелика беда. Но если Татарстан, а потом буддисты, язычники, Дальний Восток? Россия должна вырабатывать гражданскую идентичность, а не национальную.

Я полагаю, что корень многих национальных проблем в том, что государство очень слабое и само создает межэтническую напряженность, потому что коррумпированы полиция и управы, никто не регулирует миграционные потоки, никто не задумывается, с кем будут трахаться мигранты, как они будут развлекать себя, где они будут молиться. Государство должно, в том числе, заниматься строительством мечетей и нормальным обеспечением жизнедеятельности этих мужчин. Государство этим вообще не занимается.

Кавказ не поработит Россию, ведь во внутренней России живут 300 тысяч выходцев с Северного Кавказа, и я не верю, что они угнетают 80-миллионный народ. Это невозможно. Мигрантов из ближнего зарубежья тоже не бог весть как много. Вопрос в том, что в местах их проживания государство не справляется со своими прямыми обязанностями. В Москве фактически разрешили существование только одной большой мечети. Толпы молящихся показывают затем, чтобы сказать нам: «Смотрите, сколько их понаехало». Если бы мечети были как церкви в каждом крупном районе Москвы — не было бы таких фотографий.

Несколько лет назад народ возмущался против строительства мечети в Текстильщиках.

На то и государство, чтобы разруливать такие моменты. Извините, я не очень понимаю, на каком основании кто-то может быть против? Какое право жители района имеют возражать против строительства мечети? А на строительство жилого дома мы тоже будем спрашивать разрешения? Государство должно проявлять жесткость. На каком основании они против? Если нормативы выполнены, то у жителей не может быть оснований протестовать — или пусть митингуют, а государство или община будут строить.

Вообще, сейчас либералы требуют увеличения прав местного самоуправления и населения.

А что, мусульмане — не население? А если они хотят и купили землю? Не вижу проблемы здесь. Функция государства в том, чтобы дать населению высказать свою точку зрения, но и уважать собственника и людей, которые хотят законно построить что-то. Если проект согласован, то я не вижу оснований слушать местных жителей — до свидания. Нужно спокойно относиться к тому, что мы живем бок о бок с мусульманами, буддистами и иудеями на протяжении всей истории, и это такая же их страна, как и наша, русские здесь ничем не лучше. Если мы за тысячу лет не научились уважать друг друга, то, может, наша страна вообще обречена.

Вы упомянули московские выборы. А вы к Собянину и Капкову как относитесь?

Собянин много делает интересных вещей в городе, и мне нравится многое, что происходит в столице. Капков вызывает у меня личное уважение и как человек, и как чиновник. Но я бы предпочел, чтобы какие-то вопросы обсуждались более подробно. Например, в городе просто ведется война с автовладельцами, и ничего кроме агрессивно-карательных мер не предложено. Москва — город с очень неразвитой дорожной сетью, и это прямая зона ответственности власти. Власть должна наконец ввести платный паркинг, но все равно нужно строить дороги, создавать развязки и подземные паркинги.

Вы когда-то придумали понятие «путинского гламура», заявив, что ему на смену пришел «роскошный минимализм». А что сейчас происходит?

Запрос на искренность по-прежнему очень высок, люди хотят открытости, чтобы вещи назывались своими именами. Что касается других трендов, то, конечно, господствует апатия, переходящая в депрессию, и наоборот. Времена тяжелые для людей, готовых действовать. Появилось целое поколение людей, привыкших принимать решения и добиваться целей, но им непросто. Многие из них уезжают. В Россию опять вернулись времена лишних людей, и это очень обидно.

Я сейчас вижу очень много схожего с предреволюционной ситуацией в России в начале XX века, когда думающая часть общества отказалась от диалога с властью, считая это ниже своего достоинства. Это привело к грандиозной катастрофе. При такой поляризации общества высок риск, что ситуация выйдет из-под контроля. Если бы Николай II не отрекся от престола, ничего бы не произошло. Революционное движение в Петрограде угасло бы, ведь в стране все было не так уж плохо. Россия практически выиграла войну — оставалось совсем немного. Повторение такой ситуации будет очень печальным.

Если Путин отречется от престола?

Нет, если общество и власть окончательно утратят взаимый интерес и перестанут рассматривать друг друга как партнеров по диалогу. Посмотрим, хватит ли мудрости у нынешнего политического руководства не пустить страну под откос, потому что потом ее остановить будет уже невозможно. Она понесется как снежный ком и будет все хуже и хуже, как было при Николае II и Горбачеве. Пока этой ситуации нет, но контуры ее угадываются.

P.S. По всей видимости, это интервью Николая Ускова «Ленте.ру» — последнее. На следующий день после беседы представители «Сноба» попросили согласовать текст с главным редактором проекта. Редакция «Ленты.ру» посчитала, что внесенные правки принципиально меняют смысл разговора и отказалась их принять. В итоге Николай Усков согласился на публикацию первоначальной версии текста, добавив, что больше не будет давать интервью «Ленте.ру».

Беседовал Илья Азар