Рукодельная история

Эвелина, хотелось бы узнать от вас, как все начиналось и как произошло, что вы стали самым уважаемым человеком в русском fashion-медиа.

В 16 лет я начала работать журналистом в детской редакции Всесоюзного тогда еще радио, на радиостанции «Смена». Это был первый канал Всесоюзного радио, вещание, которое было включено в квартплату и по утрам будило нас «Пионерской зорькой». В начале 10 класса я начала готовиться к двум поступлениям. В планах был институт иностранных языков и журфак МГУ. Причем институт иностранных языков, потому что мне хотелось туда: я всегда любила английский, мне нравились все гуманитарные предметы. А журфак просто потому, что я знала эту работу: моя мама, моя мачеха и мой отчим работали на радиостанции «Юность». Для того чтобы как следует подготовиться к поступлению, я сделала ряд публикаций во всяких СМИ. Будучи весьма активной школьницей, я бегала по разным мероприятиям, по каким-то встречам, концертам, диспутам. Знакомилась там с разными людьми. Я была общительной девочкой и, в общем, до сегодняшнего дня ей остаюсь (смеется). Результатами моих походов становились заметки в самых разных столичных газетах. Кроме того, я решила, что ни в коем случае нельзя манкировать возможностями и знакомствами, которые предоставляют родители, взяла у своей мачехи телефон заместителя главного редактора радиостанции «Смена» - Надежды Евгеньевны Бредис. Но, собственно, на этом родственная помощь на моем пути и закончилась. Надежда Евгеньевна достаточно спокойно сказала мне, что я могу придти, на меня могут посмотреть. На меня посмотрели, мне выдали диктофон, и я стала заниматься созданием маленьких сюжетов, которые впоследствии ложились в программы других журналистов. На радиостанции «Смена» существовала так называемая детская редакция, поскольку это были передачи для детей и подростков, им требовались детские голоса и детский взгляд на те проблемы, которые освещались. Поэтому я попала прямо по адресу: я могла делать очень квалифицированные вещи, ведь учитывая то, что моими слушателями были мои ровесники, для меня не составляло большой проблемы сделать так, чтобы эфиры были интересными для них. В связи с тем, что я предлагала достаточно интересные какие-то заходы, нетривиальные для этой радиостанции, на меня стали складывать больше.

Появились первые деньги?

Пока была внештатным автором, я умудрялась зарабатывать даже больше моей мамы. …Но когда люди видят, что лошадь выросла, они ее грузят. В итоге, в 17 лет я была уже в штате радиостанции «Смена» на ставке референта (это первоначальная штатная позиция), но с объемом вещания обозревателя. При этом я уже училась в университете на дневном отделении...

На журфаке?

Да, на журфаке. Просто получилось так, что в инязе сменился состав приемной комиссии. Английская грамматика имеет несколько направлений в преподавании. И поскольку в составе приемной комиссии были люди, которые не относились к той школе, к которой принадлежали мои педагоги (а там ведь своя иерархия, свои группировки), мне порекомендовали «не злить гусей», а просто поступать на следующий год, когда комиссия опять обновится и когда появится шанс сдать эти экзамены. Сейчас, конечно, смешно об этом говорить, но тогда это казалось важным. Но все-таки я решила посмотреть, как проходят вступительные экзамены, и сделала пробный шаг. А журфак был буквально под носом. Ведь я прекрасно знала, что это такое, я занималась этим.

Так или иначе, к необходимости поступать на журфак я оказалась очень готовой. Все печатные публикации у меня были в порядке, единственное, чем я «добила» свой пакет, так это радио. Просто я подумала, что эту сторону моего фантастического таланта тоже необходимо продемонстрировать (смеется).

Никогда не жалели о том, что все-таки в МГУ пошли?

Да вы что! Это же лучшее место для обучения журналистике! С ним может поспорить разве что Колумбийский университет. Так что мне грех жаловаться - у меня великолепное образование. Единственное, о чем жалею, это о том, что не воспользовалась возможностью выучить дополнительный иностранный язык. У меня просто времени на это не было. А все остальное я получила в полном объеме, даже несмотря на то, что являлась туда с серединки на половинку и то только на профильные предметы. При этом - что очень приятно - на журфаке всегда обращают внимание на студента - действующего автора. Когда ты действительно работаешь, с тобой там носятся как курица с яйцом. Я не знаю, как сейчас, но тогда это было именно так. И если я пропускала какие-то не очень важные занятия, никто даже вопросов не задавал. Главное - реферат сдай, контрольную работу напиши и на экзамене появись. Я работала, и люди не могли этого не заметить: у меня эфиров было выше крыши, и публикации каждую неделю выходили. В общем, сама не заметив, я втянулась именно в радио и стала там работать. За два года работы в штате я сделала феерическую карьеру, совершенно невозможную, казалось бы, на советском радио, поднявшись от референта до обозревателя. Следующая должность была зав.отдела , потом зам.главного редактора, потом - главный. Я вела передачу «Ровесники», была такая культовая передача, шла в четыре часа. Я была ее автором, и автором всех ее сюжетов. И у меня был очень большой объем вещания: не менее четырех часовых передач, не менее трех получасовых, не менее четырех пятнадцатиминуток в месяц. Это значит, что «Пионерскую зорьку» в моем исполнении вы могли слышать неоднократно, если родились в то время. Люди на улице узнавали меня по голосу. Правда, до сих пор жалею, что не пришла на торжественное вручение дипломов: у меня был эфир, и мне в голову не пришло спросить, могут ли меня заменить. Так что мне Засурский ручку не целовал.

Но вам этого не особо хотелось, или же снова можно сослаться на исключительную занятость?

Нет, мне конечно, хотелось, чтобы меня публично похвалили за мой красный диплом. Но система советского радиовещания накрепко вбивает тебе в голову гвоздь. Этот гвоздь называется самодисциплина: невозможно подвести, невозможно опоздать на эфир... Я застала те времена, когда уже появилась определенная свобода, эфир уже был прямой, но система оформления этого эфира еще полностью соответствовала цензурной советской системе. Все сценарные планы, все пленки ты сдавал и оформлял так, как это было принято в советские времена.

Такое ощущение, что уже тогда, в столь юном возрасте, вы были достаточно компетентны.

А ты не мог быть неквалифицированным человеком, например, ты не мог неправильно ставить ударения: вот нравится тебе или не нравится, но ты обязан говорить «подрОстковый», а не «подросткОвый», потому что «подрОстковый» правильно, согласно словарю ударений для работников телевидения и радиовещания 1961 года издания. Ты говоришь «фОльга», а не «фольгА», ты говоришь «декольтирОванный», потому что только так правильно и не иначе.

И это очень дисциплинирует. Поскольку у меня грамотность врожденная, произношение правильное, голос поставленный и подходящий для молодежного радиовещания, то нет ничего удивительного, что так все обернулось. При этом у меня воловья работоспособность. В моем случае дисциплинарная сетка легла на благодатную почву. И, реально, я страшно счастлива, что такой малолеткой начала работать, потому что попала в руки советских специалистов.

Советских специалистов? Как будто это особый вид…

И еще какой! Это племя сверхлюдей. Сегодня есть только отголоски всего этого. Так что если вы вдруг умудрились попасть в средства массовой информации «под крыло» человека, который работал в советское время на серьезной позиции, учитесь у него всему. Засовывайте себе в подкорку дисциплинарные графики, потому что в случае, если вы этого не умеете, вас нет.

С учителями все достаточно ясно, но вот интересна непосредственно ваша практика.

Через некоторое время система советского радиовещания начала рушиться, и деньги, которые раньше казались крутыми, таковыми казаться перестали. Зато начали открываться различные коммерческие радиостанции. В то время мой рабочий день строился следующим образом: с утра я приходила на занятия в университет, после чего отправлялась на радиостанцию «Смена» и делала там свою работу, монтировала или чистила пленку. У нас не было компьютеров, мы работали на пленке, на 38–й скорости. С большими бобинными магнитофонами. Чистила пленку я всегда сама. В принципе, эту работу можно было делать и через операторов, но они не всегда чистили так, как я считала идеальным. Я так не любила. Я любила полностью сделать свою передачу сама. Другими словами, помимо творческих и организационных обязанностей, у меня еще были обязанности, связанные с технологией, которые я сама себе придумала. И я их выполняла и считала для себя очень серьезной школой. В конечном итоге я стала отличным оператором, таким, что могла убрать слово из текста даже на музыкальной подложке, не переписывая эфир. Сейчас это ненужная квалификация - никто не режет и не клеит пленку, все работают на компьютере. Но если я сяду делать это за компьютер, то равных мне просто не будет, потому что ухо развито настолько… Так что ничто не прошло даром: в течение 10 лет любая радиореклама журнала L’Officiel писалась и контролировалась мной. И всегда была очень действенной. Ведь мне всегда было ясно, что именно нужно электронным медиа. И тогда, когда это понадобилось мне, я стала одной из самых востребованных «говорящих голов» на радио и телевидении.

Вот здесь можно поподробнее? Что значит «всегда было ясно»?

 Я очень монтажно говорю. Я всегда знаю, что нужно моим коллегам в телевизоре или на радио. Я знаю, как надо говорить, чтобы программа понравилась их руководству. Меня любят приглашать именно по этому поводу. Я абсолютно не проблемный гость: меня не нужно релаксировать перед прямым эфиром, мне не нужно наливать коньяк, я всегда буду в макияже, в прическе и одета так, как необходимо, чтобы быть правильно воспринятой в данной студии. И я всегда говорю именно то, что от меня хотят услышать. И даже больше. Я всегда могу поддержать слабый момент, сильный – отиллюстрировать. Глядя на этот процесс монтажно, я могу сделать то, что не всегда могут другие гости эфира. Так что ничто и никогда не бывает бесполезным. Самая рутинная работа, самая черная, неинтересная и даже раздражающая (та же расшифровка, например), всегда должна делаться молодым журналистом самостоятельно. Всегда. Для качества финального продукта очень важно проделывать все опции самому. А не отправлять, например, расшифровку в секретариат. На определенном этапе, тогда, когда твой уровень профессионализма стабилизировался, можно, а на начальном – ни в коем случае! Все надо делать самому. Журналистика – это очень рукодельная история. Со временем на радио у меня появились собственные проекты. Так, я придумала и стала вести первую в стране программу для девочек-подростков с совершенно отвратительным названием «Спящая красавица», навязанным мне постсоветским руководством. Но делать нечего, когда тебе дают 45 минут в еженедельном эфире и когда у тебя рейтинг, исчисляющийся мешками писем, первый на «тарелке», про название уже не споришь. Кроме того, я вела эфиры в близлежащей радиостанции «Авторадио». Под псевдонимом, потому что на основной работе это запрещалось.

Но вас же могли узнать по голосу.

И узнавали, но сделать ничего не могли, потому что меня не сдавали на «Авторадио», говорили, что это их ведущий, у которого действительно голос потрясающе похож на Хромченко: им нужен был хороший ведущий, мне были необходимы деньги. Кроме того, я была постоянным обозревателем моды на радио «Европа Плюс», туда я отправлялась по расписанию сразу с радиостанции «Смена». Свои обзоры писала в метро, потому что от станции «Улица 1905 года» до «ВДНХ» одна пересадка и два длинных перегона - можно роман написать. Минут за двадцать до начала программы я приходила уже полностью подготовленная, садилась и говорила в прямом эфире. Просто на «Европе Плюс», узнав, что у меня хорошая эфирная подготовка, решили сэкономить на мне студию записи. Поэтому три раза в неделю я таскалась туда на свои три минуты. После чего я отправлялась на троллейбусе на Дмитровское шоссе, в редакцию журнала, который практически сама и основала.

И он существует по сей день. Люди, у которых было издание для пионервожатых под названием «Карусель» решили переформатировать его в журнал для девочек-подростков, потому что на тот момент в страну начали прибывать всякие зарубежные средства массовой информации для данной аудитории, а в России не было такого СМИ. Вот они и решили стать первыми. Я пришла к Вячеславу Зайцеву за разрешением назвать журнал так, как зовут его внучку и как называются его духи. Он разрешил – и мы запустили проект под шикарным названием «Маруся».

О, мы помним этот журнал! Отличный.

Но через некоторое время мой партнер оказался прохвостом. Он не вписал мое имя в учредительские документы, тем самым обманув меня. В общем, мне было 20 лет и я ему доверяла, а он был комсомольским работником. Так моя интеллектуальная собственность бесплатно досталась ему. В итоге, мы расстались совсем не хорошо. Я ушла и оставила ему журнал. Я видела это издание по прошествии лет, там до сих пор мой рубрикатор остался. Помимо работы в «Марусе», где все практически было сделано моими руками, начиная с обложки и заканчивая даже обтравкой фотоиллюстраций, я начала заниматься пиаром. Агентство, в котором я этим занималась, на тот момент называлась «Интермедиа» и принадлежало моему мужу. Вечером я пиарила всякие fashion-мероприятия, типа Еlite modеl look или Недели высокой моды в Москве. А ночью, приходя домой, начинала внештатную деятельность для всех, кто был готов публиковать статьи про моду, потому что мне надо было зарабатывать деньги на следующую поездку в Париж, на очередной показ. Конечно, никто и никогда из постсоветских изданий такую поездку оплачивать бы не стал. Но я знала, что если хочу писать о моде, я должна быть в Париже. И я была там.

Вы сразу заводили там нужные знакомства или просто делали обзоры с показов?

Знаете, когда едешь в такую поездку за свой счет, ситуация меняется в корне: ты прекрасно понимаешь, что необходимо набрать столько материала, чтобы обеспечить им огромное количество средств массовой информации. Тебе же надо «отбить» свои затраты! Естественно, как только заканчивался показ, я пулей неслась в back-stage и оказывалась рядом с дизайнером первая, даже раньше «целовальщиков», которые поздравляют дизайнера с успешным показом. Не говоря о том, что я была первая в череде интервьюеров. Какая там Мари-Кристина Марек, какая Эльза Кленч! О чем мы говорим?! Я была самая первая. Пока обозреватель «Интернэйшнл Геральд Трибьюн» подходила к дизайнеру, я уже брала у него интервью – ясно же было: зазеваешься, окажешься в хвосте, дизайнер устанет, малышке интервью не даст, а потом малышка еще и на следующий показ опоздает! Ну уж нет.

Эвелина, вы вдохновляете!

А это не сложно, если ты этого действительно хочешь. Когда тебе действительно надо, ты все получишь. И я получала. Это стало трудней, когда я уже стала главным редактором журнала, потому что меня стали узнавать в лицо, и все приходилось делать по правилам. А вот когда я была маленьким независимым корреспондентом, я могла делать так, как считала нужным. И я делала. И поэтому у меня была огромная линейка интервью для всех радиостанций, на которых я работала. Потом эти интервью в более полном объеме шли в расшифровку и выходили в куче средств массовой информации. Когда все это публиковалось, я собирала урожай гонораров, и у меня как раз подходило время новой Недели, новой аккредитации. Я опять могла ехать в Париж. По тем временам я зарабатывала совершенно дикие деньги на исключительно журналистском труде. Моя первая публикация в «Известиях» вышла, когда мне был 21 год. В советское время это казалось в принципе невозможным. Но самое удивительное что я там опубликовала: это было интервью с Клаудией Шиффер, которая тогда приехала в Питер. Если правильно распределить свое время, можно преуспеть, даже когда ты очень молод.

Неужели работа для вас была настолько на первом месте?

Да. Всегда.

А как же семья?

Семья это, конечно, тоже важно. Но я все же считаю, что в жизни самое важное именно то, что мы делаем. Я не воспринимаю семью как работу. Семья – это релакс, это родное.

А когда же релакс?

Такое впечатление, что у вас не 24 часа в сутках, а все 48.

Да, так и есть. Я же говорю, надо просто правильно распределять свое время.

И неужели у вас никогда не было желания сказать: «Все. Не хочу, не буду, устала»? Неужели ни разу не хотелось уехать куда-нибудь на месяц и о работе вообще не думать?

Ну, во-первых, на месяц уехать ни один нормальный руководитель СМИ себе позволить не может. А во-вторых, я всегда беру с собой лэптоп.

Усталости, похоже, не знаете?

Нет. Я не понимаю, как можно работать по-другому.

Но бывают же, наверное, какие-то не очень приятные моменты в работе…

Да сколько угодно!

И как вы их переносите?

С трудом, как любой нормальный человек. Просто действительно трудно представить, как можно на протяжении многих лет работать без выходных, без праздников… и не устать. Ну, в последние 10 лет у меня все же есть и Новый год, и майские праздники, и перерыв между дедлайнами (смеется). Конечно, все мы куда-нибудь уезжаем. Знаете, было время, когда я тоже думала, что больше работать просто невозможно, но когда пришла в журнал L'Officiel, поняла, что и это не предел. Так что никогда не говори никогда. Теперь же, когда в моем активе уже 9 лет работы главным редактором L'Officiel, я поняла, что можно при этом быть ведущей дневной телевизионной программы, нисколько не умаляя своих непосредственных обязанностей: я по-прежнему читаю и подписываю каждую полосу, утверждаю каждую картинку и разрабатываю каждую фотосессию. Спасибо изобретателям I-phone.

А за эти 9 лет вы не пресытились модой?

Нет! Когда ты определился в своей специализации, все, ты отрезал канат. Через некоторое время каждый нормальный журналист должен понять, что же ему более интересно освещать в этой жизни, он должен выбрать свою дорогу. Невозможно писать обо всем! Ты должен становиться специалистом. Тот, кто пишет о бизнесе, должен знать больше, чем те, кто этот бизнес делает. Специализируясь на какой-то области, ни о чем другом ты даже думать не хочешь. Тебя интересует только это, потому что ты - часть этой сферы. А потому тебе это не надоедает. Вот и мне нравится моя работа. Средства массовой информации - это вообще такая удивительная штука! Она же без дна, ее можно улучшать постоянно. Предела совершенству нет, потому что время не стоит на месте. Наша задача найти себя как можно скорее, чтобы никому не травмировать мозг. В том числе и себе.

Но ведь может случиться так, что человек только со временем осознает, что то, чем он все это время занимался, не его.

Этого практически не бывает: если тебе не нравится твое дело, ты много и не достигаешь. В этом состоит секрет больших достижений. Бывает по-другому: ты понимаешь, что не тому учишься. И не редкость, когда человек получает одно образование, а находит себя совершенно в другом. Это свидетельствует лишь о том, что ты рано начал, и впоследствии, даже по достижении каких-то успехов, тебе придется получить дополнительное образование. Здесь самое главное – прислушиваться к себе, ты должен получать кайф от того, чем занимаешься. Я помню это детское удивление: я получаю удовольствие, а мне за это платят деньги. В нашем деле деньги всегда стоят на втором месте. Если на собеседовании человек сразу задает первый вопрос: «А сколько вы мне заплатите?» – Я отвечу: «Да нисколько. До свидания».

Но ведь для многих деньги очень важны.

Несомненно. Я тоже работаю за деньги, меня тоже всегда это интересовало. Здесь вопрос в том, как ты оборачиваешь это желание зарабатывать деньги. Для моей работы это было вовсе не главное. Я до сих пор делаю массу работы, не спрашивая, какой гонорар за это получу. Таким примером в моей детской жизни была работа в журнале «Огонек» и в газете «Известия». Я зарабатывала деньги на радио, а писала для практики, потому что понимала, что радиожурналист испытывает сложности с переформатированием «живого» текста: нас этому не учили. В какой-то момент я поняла, что должна решить эту проблему сама. Что должна писать в печатные СМИ. Я училась писать диалоги по книжке «Карлсон, который живет на крыше». В тот момент мне было 17 лет. И я научилась. Я терпеть не могу писать (как и многие журналисты), но если надо, делаю это великолепно. Чему-то мы должны научиться по ходу для того, чтобы в будущем сделать себе имя, чтобы заработать кредит доверия. И деньги здесь нельзя ставить во главу угла.

Эвелина, вы часто говорите, что вашей целью всегда было изменить образ России в глазах других стран к лучшему. За 9 лет вам это удалось?

А то! Мне всегда удается то, за что я берусь. Вот, например, журнал Time недавно сделал обзор новых рынков luxury. И эти новые рынки представляют Китай, Индия и Россия. Большая статья, восемь полос. Китай представляет дистрибьютор люксовых брендов, Индию представляет главный редактор индийского Vogue. Россию представляю я.

Эвелина, вы вдохновляете!

А это не сложно, если ты этого действительно хочешь. Когда тебе действительно надо, ты все получишь. И я получала. Это стало трудней, когда я уже стала главным редактором журнала, потому что меня стали узнавать в лицо, и все приходилось делать по правилам. А вот когда я была маленьким независимым корреспондентом, я могла делать так, как считала нужным. И я делала. И поэтому у меня была огромная линейка интервью для всех радиостанций, на которых я работала. Потом эти интервью в более полном объеме шли в расшифровку и выходили в куче средств массовой информации. Когда все это публиковалось, я собирала урожай гонораров, и у меня как раз подходило время новой Недели, новой аккредитации. Я опять могла ехать в Париж. По тем временам я зарабатывала совершенно дикие деньги на исключительно журналистском труде. Моя первая публикация в «Известиях» вышла, когда мне был 21 год. В советское время это казалось в принципе невозможным. Но самое удивительное, что я там опубликовала: это было интервью с Клаудией Шиффер, которая тогда приехала в Питер. Если правильно распределить свое время, можно преуспеть, даже когда ты очень молод.

Вас кто-то поддерживал в тот момент?

Мой муж. Тогда мы с ним организовали собственное пиарагентство. У него в то время возникли проблемы с партнерами, и я сказала: «Да плюнь ты на них! Давай организуем новое агентство. Под новым логотипом». И мы организовали «Артефакт». Еще до прихода в L'Officiel я организовала и провела более 70 конференций под его логотипом. Например, с Шэрон Стоун, с Гвинет Пэлтроу, с Валентино Горовани, с Эмануэлем Унгаро… Я подготовила пресс-конференцию Эмануэлю Унгаро, но провести не смогла: в этот день я рожала сына. На пейджер моему мужу, который вел эту прессконференцию, пришло сообщение, и журналисты стали перешептываться, мол, я это сделала и сейчас приеду. Примерно так и произошло: через пять дней я уже стояла у микрофона на радио «Европа Плюс».

Вы же сами сказали, что важно уметь распределять свое время, неужели нельзя было отложить конференцию и эфиры на время родов?

На самом деле это было смешно. Мне неправильно диагностировали время родов. Сказали, что я все это в середине апреля сделаю, а не получилось. Получилось в конце, как раз перед майскими праздниками. Я заранее подготовила записные эфиры на радио «Европа Плюс». Они-то кончаются уже, а я еще в больнице. И вот бегу я к телефонному аппарату, около него тетеньки пузатые стоят, нечесаные какие-то, в тапках… А я себе сшила фантастический совершенно дизайнерский халат у Тани Романюк, и вот вся такая роскошная, при макияже даже, расталкиваю всех, пробираюсь к телефону и дозваниваюсь на «Европу Плюс». Меня соединяют с Аксютой, на тот момент программным директором этой радиостанции, и я ему ору: «Юра! Связь может прерваться— другой не будет! Я не успеваю родить! Пришли мне в больницу человека с аппаратурой, я ему наговорю. Еще эфира четыре». Он мне: «А ты где?»—«В роддоме»—«Что ты там делаешь?»—«Рожаю»— «Вот и рожай!» Так у меня впервые в жизни возникли майские праздники. Раньше у меня не было ни майских праздников, ни Нового года. Вся жизнь планировалась между дедлайнами.

И что ни разу дедлайн не срывали?

Нет. Никогда. Да я умру! Я своим тельцем мост проложу между двумя берегами, и пусть по мне пройдут. Я пережила два путча на работе. Причем, с первым тоже связана забавная история: с утра по радио раздавалась классическая музыка. Мы поняли, что дело нечисто. Но я пошла на работу, потому что у меня был монтаж. Придя туда, я увидела танк: его попа была на улице, а дуло занимало весь вестибюль. И на пропускной стоял не привычный охранник, а солдат. Показываю пропуск, говорю: «Мне на работу. У меня монтажный день». А он: «Ты чего, не видишь? У нас штурм через два часа». «Так я через два часа все уже сделаю и уйду». В общем, он меня пропустил со словами: «Все вы здесь чокнутые какие-то». Мне ж никто не позвонил из моего руководства, не отменил мое студийное время, а мне и в голову не пришло, что это опасно, что я могу пострадать и что нужно пропустить рабочий день… Я отмонтировала свою передачу и минут за 15 до начала штурма ушла. При этом я не знала, пойдет ли эта программа в эфир, но знала, что свои обязанности выполнить должна. И не из-за того, что мне платят за это деньги. Совершенно из-за другого! Это эфир, это святое. Какой же я буду штатный работник радио, если сорву эфир? Моя задача была пробраться туда любым способом, да хоть через окно! И я бы пробралась, если б меня не пустили. А второй штурм в моей жизни произошел как раз тогда, когда я пришла в Останкино делать свои три минуты про моду. Я прохожу через задний вход, потому что передний уже оккупирован, а вахтер мне говорит: «Они вот-вот уже начинают. Там, говорят, уже бомба». Нет, думаю, я быстро. Поднимаюсь в студию, там сидит Жени Шаден, вещает. Спрашиваю: «Сигнал-то идет?» А он даже не знает! Человек работает и не знает, слышат ли его люди. Просто делает свою работу, ведь опять никто не позвонил, никто не отменил эфир. И я тоже сажусь в эфир, и, не зная, слышит меня кто-нибудь или нет, вещаю свои три минуты о моде. И ухожу, и действительно слышу, что идет стрельба, вижу огонь…

Меня это сначала удивило, потом я обрадовалась, ведь я сделала то, что я должна была сделать. Этот журнал считается самым весомым с точки зрения мнений, этот журнал открывает новые имена. И именно этот журнал самым первым ввел в тенденции русскую одежду, самым первым стал вставлять русскую одежду в съемки. На сегодняшний день L’Officiel выполняет функцию национального fashion-продукта. Собственного логотипа в нашей стране пока нет, хотя в мире, как это ни парадоксально, именно национальный журнал о моде является самым тиражным. А все потому, что мы быстрее, чем другие реагируем на изменения, на новости, на новые имена. Мы охотимся за ними! Я езжу по стране, по конкурсам молодых дизайнеров. Вот, например, Диму Логинова привезла из Красноярска, Вику Газинскую нашла на московском полуфинале конкурса «Русский силуэт», Сережу Теплова – в Екатеринбурге, Султанна Французова была найдена мною на конкурсе Надежды Ламановой, Алена Ахмадулина – на конкурсе «Адмиралтейская игла», а потом на питерском полуфинале «Русского силуэта». Лиля Пустовит, Костя Гайдай… Мне тяжело назвать дизайнеров, которые не прошли через L’Officiel или через мои руки до L’Officiel. В общем, наш журнал дал дорогу многим новым именам, в том числе и фотографам, стилистам, журналистам.

А кто ваши авторы?

Наши авторы очень талантливые люди. Главная особенность наших штатных сотрудников – ответственность. Порой забавно слышать, как человек изо всех сил открещивается от престижной командировки: «Эвелина, да не могу я ехать на эту «белую вечеринку» в Канны! У меня дедлайн, у меня в офисе работы полно». А ведь для кого-то это dream-job. Кроме того, у нас много нетривиальных внештатных авторов от Ингеборги Дапкунайте до Степана Михалкова. Виталий Вульф у нас долгое время вел рубрику «Легенда», теперь рубрикантом стала его любимая ученица Серафима Чеботарь. У нас пишут люди совершенно разных профессий: от профессиональных писателей, типа госпожи Робски, до профессиональных математиков типа Вари Ремчуковой – девушки, которая очень хорошо разбирается в джинсах и является наследницей крупного издательского дома. У нас очень сильные авторы. Сати Спивакова, например, сделала в свое время большое эксклюзивное интервью с Бернаром Арно. И это было его единственное очень личное появление в мировой прессе. В мировой! Я не говорю о русской: она, понятно, отдыхает. И мне жаль, что наш журнал не выходит хотя бы на английском языке. Я мечтаю, чтобы мир увидел, какой сильный журнал родился в России. Мы же не перепечатываем все то, что делают наши французские партнеры. Мы создаем свой отдельный продукт.

А почему вы не хотите делать такой же журнал только под русским брендом?

Для этого нужны очень серьезные инвестиции, пока никто на них не соглашается.

Но вы были бы готовы уйти в собственный проект?

А почему нельзя делать это одновременно, даже под вывеской одного издательского дома? Если правильно распределиться… Но на самом деле я не ищу приключений на свою голову, потому что средства массовой информации – это прежде всего серьезная работа и большой бизнес. Зачастую людям, приходящим устраиваться на работу в «глянец», искренне кажется, что мы здесь начинаем утро с шампанским и черной икрой. Это совсем не так! Причем не только у нас, но и во всех средствах массовой информации. Другое дело, что у нас жестче, потому что, скажем, в упомянутом вами Vogue, например, работает 40 человек в штате, а у нас – 22. Но, так или иначе, людям, которые приходят «пожить красивой жизнью» в журнал моды, приходится открыть глаза на правду. И они, на самом деле, пачками «отлипают». Остаются только самые стойкие. Мне вообще кажется, что один из самых значимых пробелов в современном журналистском образовании – нехватка «реала», практики. Люди не всегда понимают, чем они на самом деле занимаются в жизни. Больше всего меня возмущает, когда девушки получают образование на государственные деньги, а потом выходят замуж и сидят дома.

Зачем, спрашивается, ты все это делала? Зачем занимала чужое место? Зачем тебе диплом журналиста при кормлении ребенка? Я считаю, что людей нужно заставлять отрабатывать те деньги, которое вложило в них государство.

А вам не кажется, что это слишком цинично? Ведь бывает же так, что сегодня кажется, что тебе нужна карьера, а завтра встречаешь кого-то – и ни о чем, кроме семейного счастья, думать не хочется. Неужели у вас не было ни одного дня, когда бы вы задумались: «А нужна ли мне карьера?»

А у меня и карьера, и семейное счастье полное. Я никогда не понимала, зачем лично стоять у плиты и собственноручно варить кашу своему ребенку? Это с огромным удовольствием делает бабушка, которая на пенсии, и у которой масса времени и, главное, желания кашу варить.

Но ведь это же тоже может приносить удовольствие!

Не спорю, но только зачем ты училась в университете, занимала чье-то место, чтобы получив диплом, всю жизнь варить кашу, не возвращаясь в профессию, которой училась 5 лет?! Вот из-за таких в мои студенческие годы девочек не принимали на международку – мол, уедут, замуж выйдут, дома сядут и плакало дорогое образование.

Зачем раздувать количество поступивших студентов, если в лучшем случае только треть из них пойдет работать в медиа?

Пусть студентов будет меньше, пусть они будут задавать противные вопросы, пусть будут пропускать лекции, но пусть работают. С самого первого курса. Журналистика – это рабочая профессия! Я всегда с недоверием относилась на журфаке к ботаничкам, которые, прилежно отсидев все-все лекции на первом ряду, остаток дня проводили в библиотеке, а потом шли домой – смотреть программу «Время» и спать. Они не писали статьи, не делали передачи – им, видите ли, было некогда, нагрузка была большая на журфаке. Да, это сложное время, но когда тебе двадцать, ты можешь совершенно спокойно не спать две ночи. На то она и молодость, чтобы терпеть определенные лишения. Зато потом ты можешь преуспеть.

А у вас во время учебы на что-нибудь, помимо работы, времени хватало? Студенческая жизнь была?

Да, но минимальная. Для меня не стояло вопроса: сходить на вечеринку или отсидеть в ночном эфире. Я всегда выбирала эфир.

Возможно ли выработать в себе такую любовь к работе, можно ли ее развить? Или это закладывается с детства?

Я не Макаренко, я журналист, но я знаю, как вытащить из человека, который ко мне пришел и хочет работать рядом со мной, который хочет быть на моем месте, все лучшее и, может быть, даже то, о чем он даже не подозревает. Это я умею делать великолепно.

А какие качества вы развиваете в людях?

Единственное, что я развиваю, это перфекционизм. Ведь если человек талантлив, он уже здесь. В противном случае – извините.

Эвелина, каковы ваши дальнейшие планы? Десять лет, а что дальше? Двадцать?

 Почему бы и нет? Это ведь феноменальный продукт, с которым можно развиваться в разных направлениях. И ведь не только в России, но и в мире. Между прочим, мы явились первым лицензионным продуктом для этой группы: более 80 лет L'Officiel говорил только на французском языке. Потом пришли русские и сказали: «А давайте мы будем выпускать». И французы решились на этот достаточно смелый эксперимент. И не прогадали, потому что буквально уже через полтора года к ним стали поступать комплименты в наш адрес. Уже через три года они начали очень бурную лицензионную политику. И на сегодняшний день это один из самых растущих издательских домов в мире: у нас уже 12 журналов, они растут как грибы. Мы подали пример. Для сравнения: Vogue в России 13–й, а L'Officiel – второй после парижского издания. Конечно, когда идешь сразу за «материнским» изданием, на тебя смотрят с большим пристрастием. Мы были первыми, а первых всегда бьют больше.

Были ли у вас в жизни ситуации, когда вы почти сломались, но что-то помогло устоять?

Знаете, когда живешь в ситуации жесткой конкуренции – а в нашем мире конкуренция очень жесткая! – у тебя каждый день такой. И твоя работа – это ты сам. Но я твердо уверена, что нет ничего такого, чего не мог бы сделать человек. А я – человек, и, значит, могу сделать все. Главное, правильно поставить задачу и верно рассчитать свои силы. И количество денег здесь не играет роли.

Правда ли, что в своем журнале вы писали статьи под четырьмя разными псевдонимами?

Да. И делала это для того, чтобы не платить журналисту своего уровня. Лучше я на эти деньги сделаю дорогую фотосессию. Что я и делала. Ведь когда ты делаешь проект, под которым подписываешься, не надо совать свое имя везде и с песней. Это создает странное впечатление: кажется, что главный редактор—выскочка. Поэтому свое имя я писала лишь там, где требовалось мое личное присутствие, например, в интервью с Джоном Гальяно или с Карлом Лагерфельдом: я брала интервью сама, меня знают в лицо, и если подпись стоит не моя – это как минимум странно. Все остальное я легко могу подписать псевдонимом. Мне лично лавры не нужны. Лавры нужны журналу.

То есть свою порцию личной славы вы уже заработали?

Вопрос славы для меня, как это ни странно, напрямую связан с деньгами: слава нужна, чтобы зарабатывать. Иначе зачем? Ну, еще помогать, решать какие-то проблемы. А просто петь в микрофон в свете софитов… Слава ради славы? Этого я никогда не понимала.

Анна Готта, Дина Васильева, фото Кирилла Никитенко

Источник: www.exclusive-online.ru